Египет для меня и судьба, и карма (интервью Наталии Вико для журнала «ALQUIMIA»)
- Елена Олешкевич
- 19 янв 2009
- Источник: журнал «ALQUIMIA»
Как и многим,мне казалось, что Древний Египет навсегда оставил свое величие в прошлом, что ветер времени развеял аромат тех знаний и тайн, которыми он был наполнен в период своего расцвета, и что мы сейчас можем коснуться лишь памятника, мумии великой цивилизации – восхитительной, многотысячелетней, но неживой…
Не сказать, что знакомство с Наталией Вико перевернуло мои представления, скорее, оно опрокинуло мои чувства. К своему огромному удивлению, я ощутила тот неведомый, таинственный, полный загадок и знаний Египет так же явственно, как ощущают теплое дыхание ночи в безбрежном летнем поле…
Наталия Вико – современный русский писатель, владеющий ярким, богатым, образным языком, историк, востоковед, очень красивая женщина и завораживающий рассказчик. Египет ее глазами – это «планета с видом на солнце» и «составная часть крови». Египет, по ее признанию, – это «диагноз»…
Не подозревая о том, что и сама «больна египтоманией», героиня нового романа Наталии Вико «Шизофрения» ставит такой диагноз своим «подопечным». Этот, по мнению издателей, не имеющий аналогов в современной российской литературе роман, в котором переплелись история, философия, приключения, психология, политика, любовь, мистика и перемещение во времени, наделенный некоторыми автобиографическими чертами, вышел в середине октября этого года в издательстве «ОЛМА-ПРЕСС».
В преддверие публикации романа и состоялся наш разговор с Наталией о том Египте, которым она зачарована сама и силой своего магнетического таланта – писателя, фотохудожника, рассказчика – зачаровывает других.
Елена Олешкевич (ЕЛ): Что такое египтософия? Похоже, кроме Вас, это слово никто не употребляет, хотя очень многие занимаются египтологией – наукой, изучающей язык, письмо, историю, архитектурные и археологические памятники Древнего Египта. В чем разница между ними?
Наталия Вико (НВ): Уверена, что постоянные читатели журнала «ALQUIMIA» без труда поймут смысл неологизма «египтософия», в который я попыталась вложить следующее значение: «мудрость Древнего Египта». Есть несколько причин, которые вынудили меня запустить это слово в оборот. Главная из них – необходимость выделить в египтологии, как Вы верно сказали – «научной дисциплине, изучающей язык, культуру и историю Древнего Египта», раздел, зачастую смущающий классических египтологов, и который я могла бы назвать изучением Египта духовного и сакрального. Эта та таинственная, эзотерическая, мистерийная составляющая истории Древнего Египта, скрытое внутреннее содержание которой в лучшем случае пытается не замечать или замалчивать традиционная наука, в худшем – отрицать, обычно путем навешивания психопатических ярлыков на носителей неординарных идей, касающихся этой темы. Не секрет, что Древний Египет – один из основных источников алхимических знаний. Однако современная наука, сама родившаяся из алхимии, потеряла важнейшую составную часть алхимии – ее эзотерическую духовную составляющую, отдав ее на откуп монотеистическим церквям, которые вполне успешно скрывают ее на протяжении столетий, присвоив себе монопольное право на духовную истину и мистицизм, но… только в собственной интерпретации. Это не так страшно, когда во главе церкви стоят посвященные, а не крепкие хозяйственники и государственники. К сожалению, история не часто радовала такими примерами. В результате сегодня, по сути, изменен духовный вектор развития: вместо восхождения через познание человек ограничивает себя жестким ритуалом, направленным на стяжание небесной благодати. Хотя именно, скажем так, нетрадиционные подходы к решению в том числе научно-технических вопросов позволяют находить прорывные решения. Вспомните в этой связи, к примеру, работы Николы Теслы. Сегодня легко заметить, что научный мир в нашей стране, особенно в сфере гуманитарных наук, сам превратился в некое подобие церкви со своими святыми, авторитет которых непререкаем, а идеи неприкосновенны, патриархами-руководителями, стоящими на страже, церковными служаками, благоговейно взирающими снизу вверх, и верующими – значение слова, думаю, можно не расшифровывать. Добавьте к этому почти крестовые походы против инакомыслящих и инквизицию в виде всевозможных комиссий по лженауке. Хотя если бы науке была ведома истина, ей не приходилось бы заклеивать рты еретикам. (Смеется.)
Хорошо помню реакцию некоторой части научных сотрудников одного нашего известного научного учреждения на свое выступление на конференции в Александрии по теме «Алхимия суфизма – ключ к духовности новой эры». «С чего вы взяли, что черный, белый, красный – три основных цвета алхимии?! Назовите источник!!!» – возмущенно вопрошал один из ученых мужей, пытаясь в известной манере утопить смысл моего выступления в каверзных «научных» вопросах. «Похоже, я присутствую не на собрании уважаемого научного сообщества, а на съезде мракобесов и алхимиков!» – это другая его фраза. А уж упоминание Гермеса Трисмегиста, похоже, чуть не лишило его чувств…
Но ведь только очень плотно закрыв глаза можно не увидеть, что Древний Египет есть та ось, вокруг которой вращаются философские и религиозные идеи Средиземноморской цивилизации и на которую по-прежнему нанизана жизнь половины человечества, если, конечно, рассматривать развитие цивилизации не как линейный, а как циклический процесс. Очевидно, что устойчивость и жизнеспособность любой цивилизации лежит не только в эффективной экономике, разумной политике, бережном отношении к среде обитания, но и в сакральных знаниях правителей и духовности, которую нельзя потрогать руками, но рост которой не должен отставать от техногенных достижений, иначе человек становится их заложником и с высоты научно-технического прорыва, научившись пользоваться бытовой техникой, начинает с превосходством, а зачастую и пренебрежением взирать на древние духовные учения, которые не в состоянии понять. Сколько скрытых истин хранит в себе тот же герметизм! К сожалению, сейчас духовное взросление человечества отстало от научно-технического прогресса, что связано прежде всего, как я уже говорила, с построенной на догматизме монополией церквей на духовную истину и мистицизм. Но по-другому и не могло быть. Церковь – очень жесткая материальная конструкция, которая строится на фундаменте религии, религия порождается верой, а вера существует благодаря догме. Напомню в этой связи очень точное высказывание Людвига Фейербаха: «Догма есть прямой запрет мыслить». А сон разума, как известно, рождает чудовищ. В общем, нет тюрьмы прочнее, чем тюрьма нашего собственного разума.
По моему мнению, именно сакральные знания, обусловившие стремление к гармонии (в египтософии эти названия имеют общее название Маат), хранителем которой был правящий царь, или на греческий манер фараон – земное воплощение бога Хора, позволили древним египтянам создать величайшую цивилизацию, просуществовавшую несколько тысячелетий. Гармония же есть только там, где все существует и имеет право существовать.
Я не прозападница, но должна отметить, что западная египтологическая школа уже вполне успешно преодолевает систему церковных и научных табу в этой сфере, по крупицам собирает, казалось, навсегда утраченный древнеегипетский мистицизм, о чем свидетельствуют многочисленные опубликованные исследования. Российская же школа все еще варится в котле с похлебкой, щедро приправленной догмами, запретами, страхами и внутрикелийными разборками, предпочитая ограничивать себя только тем, что можно увидеть глазами и потрогать руками. Однако радиоволны мы не видим… Радиоактивное излучение тоже…
Другими словами, если пользоваться психологическими терминами, египтология изучает сознание, а египтософия – подсознание великой древней цивилизации.
ЕЛ: Я знаю, что в первый раз Вы столкнулись с Египтом будучи 12-летней девочкой, когда на экскурсии в Музее имени Пушкина оказались в древнеегипетском зале. Что тогда произошло? Что зачаровало настолько сильно, что Вы околдованы Египтом до сих пор?
НВ: Я бы уточнила. В 12 лет я не столкнулась, а окунулась и нырнула в Древний Египет, можно даже сказать по-другому – взлетела к нему. Хотя, пожалуй, могу предложить еще вариант: Египет ворвался в мою жизнь. В тот день наш класс пришел в Музей изобразительных искусств имени Пушкина. «Музей» в переводе с греческого означает «храм муз», а храм, как известно, сокровенное или священное место, где можно прикоснуться к таинству, если, конечно, не быть профаном, то есть человеком, которому позволено находиться только перед входом в храм. Посещение египетского зала в планы экскурсии не входило, но я повернула именно туда и… потерялась во времени и пространстве: как зачарованная переходила от одного экспоната к другому, и вдруг ощутила, будто отрываюсь от пола… Описать этот полет невозможно… Остались ощущения восторга, счастья и защищенности, словно кто-то невидимый – сильный и светлый – накрыл меня своими любящими крыльями. А потом… потом были слезы на груди у смотрительницы зала, пожилой и мудрой женщины, для которой, показалось, подобная реакция не была удивительной. Через много лет я прочитала, к сожалению, еще не переведенную на русский язык книгу об истории Дороти Иди, англичанки, вошедшей в историю как Омм Сети, – интереснейший и убедительный случай реинкарнации жрицы богини Исиды – и обнаружила удивительное совпадение наших детских историй. С той лишь разницей, что предисловие ее истории лежит в начале ХХ века, когда родители привели четырехлетнюю Дороти на экскурсию в Британский музей. Там, в египетском зале, девочка повела себя очень необычно: принялась бегать от статуи к статуе, целовать им ноги, а потом в оцепенении застыла возле мумии в стеклянной витрине. Когда же ее пытались увести из зала, она стала сопротивляться со словами: «Оставьте меня здесь, это мой народ». Правда, между нами есть еще одно совпадение: я тоже родилась в Лондоне… А там, знаете, такие туманы… (Смеется.)
ЕЛ: Когда Вы попали в Египет в первый раз? Наверное, эта поездка была тщательно спланирована и очень долгожданна?
НВ: Для меня каждая поездка в Египет как первая. Выхожу на трап самолета, вдыхаю воздух и чувствую себя дома. Хотя всякий раз открываю для себя Египет снова и снова. Египет ведь у каждого свой. Чтобы понять, его надо попробовать на вкус. Его надо потрогать. Им надо подышать. Услышать. Но чтобы услышать, надо иметь особый слух. Так что на вопрос: «Когда Вы попали в Египет в первый раз?» – ответить не смогу. Думаю, я не покидала его…
Когда же из-за обстоятельств суматошной московской жизни долго не могу туда попасть, вспоминаю строки одного древнеегипетского поэта:
Смотри – мое сердце ускользнуло на волю
И спешит к месту, которое оно знает,
Плывет вверх по течению,
чтобы увидеть Мемфис.
А я – я сижу здесь
И жду мое сердце: пусть мне расскажет
Как там в Мемфисе…
ЕЛ: У меня возникло ощущение, что все, с Вами происходящее, Ваша «египтомания» имеет какую-то предопределенность, предначертанность. Судя по древнеегипетским мифам (и по мифам вообще), люди часто пытались предопределенность судьбы изменить, обмануть богиню Мойру – богиню судьбы. Можно ли выскользнуть из ее сетей или в этом нет смысла, поскольку человеку следует прожить то, что суждено?
НВ: Если, употребляя слово «египтомания», Вы намекаете на мой фотоальбом, изданный в прошлом году, то у него вообще-то двойное название «Магия/Мания Египта», причем слово «магия» стоит первым. Ну, а что касается «египтомании», то могу только привести слова одного из персонажей моего нового романа «Шизофрения»: «Египет – это диагноз. Египет не лечится.» (Смеется) Что же касается предопределенности судьбы, думаю, следует различать две составляющие человеческого бытия – судьбу и карму. Судьба – это то, что дано человеку совершить в жизни. Карма – это то, чего нельзя избежать. Хотя… за счет человеческих усилий многие кармические установки, доставшиеся от предков, преодолимы. Главное – не бояться жить и получать удовольствие от каждого прожитого дня. Кстати, у меня есть добрый знакомый, который утверждает, что Земля для людей – пансионат со сменами отдыхающих. Правда, я думаю, для кого-то пансионат, а для кого-то – трудовой лагерь. А для кого-то и концлагерь. Но это уже другая тема – богатства и бедности. А Египет… Египет для меня и судьба, и карма.
ЕЛ: Насколько я поняла, получать второе высшее образование в Институте практического востоковедения Вы пошли потому, что не любите дилетантства, и если занимаетесь чем-то, то делаете это максимально профессионально (пример тому Ваши документальные романы). Вы связывали какие-то профессиональные планы с окончанием института? Должен ли он был открыть Вам некие новые двери, и какие?
НВ: Хотя я кандидат исторических наук, но моя специализация – история дореволюционной Москвы. Когда же меня позвал Египет, захотелось получить структурированные знания по истории Древнего Египта. Ведь прежде, чем изучать подсознание, надо узнать, что такое сознание. Не так ли? Что же касается дверей, то там, куда я прихожу в Египте, они открываются сами собой, так, будто меня давно ждут в этом самом месте.
ЕЛ: Согласно древнеегипетским текстам («Книгам пирамид», «Книгам саркофагов», «Книге мертвых») человек воспринимался как совокупность нескольких частей, одна из которых, душа – «ба», может быть не только у людей, но и у городов. Сохранилась ли в городах современного Египта та древняя «ба»?
НВ: «Ба» – лишь одно из тонких тел человека. Поэтому прежде, чем ответить на Ваш вопрос, надо понять, а есть ли у городов, как и у людей, система тонких тел, и если есть, то сколько их? Например, Эдуард Шуре в конце позапрошлого века выделял семь таких тел, а современные исследователи, например, известный и уважаемый мною Александр Зараев, считает, и даже обещает опубликовать свое исследование, что таких тел не менее девяти. Так что если согласиться, что города в этом смысле подобны людям, то их «ба» как совокупность «ба» всех живущих и живших в каждом городе людей есть у любого населенного пункта, и если город существует на месте древнеегипетского поселения, то память о древней «ба» незримо приветствует. К тому же, что касается городов, если это, конечно, не греческие, римские, иудейские, христианские или исламские «новостройки», то важно помнить: каждый древнеегипетский город был городом какого-либо бога, например, Фивы – город Амона, Гермополь – Тота, Дендеры – богини Хатхор. Хотя, кстати, названия городов, которые я употребляю, в основном тоже не древнеегипетские. А «рен», то есть имя, – одно из тонких тел. Но имя надо не только знать, но и правильно произносить. И здесь, кстати, еще одна серьезнейшая проблема египтологии. Ведь никто сегодня точно не знает, как произносились древнеегипетские слова и имена. Гласные на письме не обозначались. Поэтому и говорят в разных египтологических школах, то Изида, то Исида, то Исис, то Айсис, то даже Исус, то Амон, то Амун, то Амен, то Эхнатон, то Ахенатон. Другими словами, то, что мы произносим сегодня, – вероятностная и многовариантная реконструкция.
Хотя, должна заметить, что современный Египет, безусловно, совсем другое культурное поле. Сегодня это в основном поле ислама суннитского толка и коптского монофизитского христианства. Но подобно тому, как человек жив, пока повторяется его имя, конечно же, жив и дух Древнего Египта, который прорывается то тут, то там через многовековые наслоения других культур.
ЕЛ: Некоторые исследователи древнеегипетской литературы утверждают, что уже в первых текстах обозначились ее главная тема и назначение: культ мертвых, борьба со временем, преодоление смерти и достижение вечной жизни. Так ли это? В чем назначение древнеегипетской культуры с точки зрения египтософии?
НВ: Вопросами эсхатологии интересуетесь? Тема жизни и смерти – вечная тема, затрагивающая каждого живущего, поэтому в любой культуре, в религиозной и светской литературе эти вопросы занимают особое место. Разница в подходе. В духовных учениях отношение к смерти – способ взаимодействия с окружающим миром. В религиях же Средиземноморской цивилизации отношение к смерти – главным образом инструмент управления общественной нравственностью путем запугивания грешников всевозможными карами и сглаживания социальных антагонизмов между богатыми и бедными. У иудеев, христиан и мусульман только праведнику открыта дорога в прекрасное небесное царствие гармонии, покоя и справедливости. Человек же живет надеждой на лучшее будущее, и если это лучшее будущее живописать в светло-розовых тонах, пусть даже в иной – загробной – жизни, то мирские тяготы, заботы и лишения становятся лишь платой за вход в райские кущи.
Смерть – часть жизни. Смерть – завершение жизни. Два разных подхода. Живя полной жизнью, спокойно готовиться к переходу в другое – неконечное – состояние? Отмучиться и поскорее уйти или постараться оставить след? Ведь не случайно, приходя в места захоронений, каждый, независимо от вероисповедания, вольно или невольно читает надписи на надгробьях. Кладбища или некрополи – особые места, города безмолвия, где у каждого свой дом, в котором засыпает мирская суета со страстями, желаниями, мечтами, волнениями и заботами. Место, где все уснувшие равны и соединены обшей тайной ухода. Но живые приходят сюда не только, чтобы проводить или почтить память ушедших, но в душе каждый, разглядывая чужие надгробия, примеряет на себя смерть. Или бессмертие… Наверное, потому и тянет людей на древние захоронения, где можно ощутить дыхание вечности, прикоснуться к прошлому и осознать себя частицей бесконечного хода времени. Но если человек не может создать собственную историю, ему остается только благоговеть от прикосновения к зримым остаткам чужой. Поэтому чашка, из которой пил Наполеон, вызывает гораздо больший трепет, чем кусочек метеорита, упавшего на землю миллионы лет назад… Если, конечно, это не осколок метеорита, хранящегося в Каабе. Смерть – завершение жизненного пути, некий счет, в нижней части которого, на могильном камне написано «Итого», и хорошо, когда есть, что написать. У кого-то – просто имя, у кого-то – удивительную жизнь. У каждого свой смысл жизни. Для одного – прожить в свое удовольствие, для другого – отмучиться побыстрее, для третьего – обессмертить свое имя. Поэтому древние египтяне так заботливо относились к местам собственных будущих захоронений. Старались на стенах отобразить историю собственной земной жизни, оставив нам своего рода каменные книги бытия.
Люди относятся к смерти по-разному, хотя любой человек испытывает страх перед неведомым. А в общем, все религии дают надежду. Сравните: смерть не есть конец пути, а лишь начало нового пути, и душа возродится в другом теле. Не обязательно в человеческом. Это индуизм и буддизм. Человек может жить бесконечно, если изменит свое сознание. Это даосизм. Про иудаизм, христианство и ислам я уже говорила. Древнеегипетская литература отражает ясное представление египтян о жизни и смерти. У древних египтян смерть считалась частью жизни перед возрождением, и тот, чье сердце при взвешивании окажется легче пера Маат, то есть безгрешно, по мнению древних египтян, возвращался. Поэтому и требовалось сохранить тело нетленным и защищенным от внешних воздействий. Но археологов остановить невозможно (смеется). Хотя, похоже, никто еще в свое тело не вернулся, если, конечно, не брать кинофантазии. В Древнем Египте процедура перехода в другое состояние была подробно описана, этакая детальная технологическая карта перехода. Поэтому могу предположить, что ожидание смерти не вызвало у древних египтян чувства страха перед неизвестным, в отличие от большинства из нас. А отсутствие страха – одно из основных условий личной свободы.
ЕЛ: В одном из своих интервью Вы сказали, что время словно трансформируется в пирамиде. Это означает, что пирамиду можно использовать для «прохода» в иное время или даже в иное измерение? Если это возможно, расскажите, пожалуйста, о своем опыте в пирамиде, когда Вы остались в ней ночью одна.
НВ: Меня много раз спрашивали, правда ли, что я провела ночь в Великой пирамиде и что чувствовала? Иногда – с интересом, иногда – с недоумением. Одна известная телеведущая, скривив губки и пожав плечиками, спросила: «И зачем вы там ночевали?» «В гостинице не было свободных мест», – пояснила я. Ответ был принят с пониманием. Могу только сказать, что ночь в пирамиде – это очень личные ощущения и личный опыт прикосновения к тайне. О том, что я испытала, обычно не говорю. В какой-то мере, насколько это было возможно, точнее, позволено, я рассказала об этом через ощущения героини моего нового романа «Шизофрения», который, надеюсь, увидит свет уже в октябре этого года.
ЕЛ: Вы часто повторяете, что к истории нужно иметь возможность прикоснуться кончиками пальцев… И многие египтологи, что в Каире, что в России, считают, что Вам, как никому другому, это прекрасно удается. Какова она на вкус, запах, цвет, звук, ощущения – древнеегипетская культура?
НВ: В слове культура присутствует «культ». Моя же фраза, которую Вы процитировали, скорее, изящный литературный образ, смысл которого как раз в том, что не надо бояться прикосновения и проникновения в любую материальную или нематериальную сферу познания. Прикосновение к материальным памятникам необходимо для освоения секретов ремесла, проникновение в духовную сферу – для вдохновения. У каждого человека, влюбленного в Египет, он свой, сотканный из образов, ощущений, звуков, запахов и тайн. Однажды я оказалась в Каирском музее после его закрытия. На встрече египтологов, которые были приглашены на небольшую лекцию, участников в тот вечер было немного. После окончания, пользуясь случаем, я решила походить вдоль стендов. Вдруг рядом, словно из-под земли появился мужчина. Мы разговорились. Я рассказал о том, что всегда вызывало у меня душевный трепет: во время раскопок в одной из гробниц был найден закупоренный сосуд с медом, и, когда его открыли, на запах меда Древнего Египта слетелись современные пчелы. «Пойдемте со мной», – предложил мне мужчина. Что было потом? Длинный коридор, яркий свет, резанувший уже привыкшие к полумраку глаза, сейф, поворот ключа и… непреодолимое желание прикоснуться губами к крупинкам того самого меда, и, наконец-то почувствовать на вкус мой Египет… Тот, который ушел и… остался… Тот, который всегда со мной… который для меня пахнет медовым ароматом тайны… но теперь – скажу по секрету – мне ведом и ВКУС этой тайны…
ЕЛ: Известно, что писцы были очень почитаемы в Древнем Египте, и в папирусе Нового царства (конец II тысячелетия до н.э.) содержится знаменитое «Прославление писцов»: «…Книга нужнее построенного дома, / / Лучше гробниц на Западе, / / Лучше роскошного дворца, / / Лучше памятника в храме» (пер. А. Ахматовой). Может быть, письменное документирование в те времена носило помимо исторического какой-то тайный смысл? Может быть, и Вы сегодня, занимаясь документальными романами, вкладываете его в свою работу?
НВ: У меня как у писателя особое отношение к книге, хотя приходится постоянно пользоваться компьютером. Но от чтения с экрана монитора удовольствия не получаю. Монитор бездушен. Безличен и безразличен. Машина для передачи информации. А хорошая книга в руках дарит тепло и эмоции. Что же касается письменного документирования исторических событий, то оно всегда субъективно. Потому что у каждого своя правда. Слово дало людям не только возможность излагать свои мысли, но и скрывать их. Слово породило ложь. Именно поэтому вначале было не Слово, а Логос. И известное библейское изречение – одно из первых лукавств. В лучшем случае, ошибка переводчика. И таким «ошибкам» – преднамеренным или случайным – нет числа. О скрытых смыслах, заложенных в древних текстах, об их эзотерической многослойности знают или догадываются многие. Но эзотеричность древних и не очень древних текстов имеет две основных причины. Первая – создание барьера для профанов, вторая, более поздняя, – защита от инквизиции, когда в борьбе между гнозисом и верой победила вера. А потом к тому же, когда христиане во главе с епископом Феофилом сожгли сокровищницу древних знаний – Александрийскую библиотеку, выяснилось, что рукописи все же горят. Мои книг, безусловно, тоже субъективны и многослойны. Второе я делаю умышленно, рассчитывая, что каждый читатель, добираясь до своего слоя, получает удовольствие от прикосновения к моим тайнам