ЛИЛОВОЕ СЕРЕБРО ИСТОРИИ

“Эта книга посвящена одному из самых ярких и самых трагичных любовных треугольников, “вписанных” в серебряный век русской культуры…” – гласит анонс на последней обложке книги Н. Вико “Мозаика любви и смерти”.

В повести, исследующей непростые взаимоотношения Сергея Есенина, Всеволода Мейерхольда и Зинаиды Райх, собран богатый иллюстративный материал (в том числе, редкие фотографии). “Мозаика…” принципиально исторична, – свидетельствует издатель. – Ее публикации предшествовали годы архивной и исследовательской работы автора… ”

Что ж, принципиальная историчность – это сейчас модно. Особенно, когда речь идет о легендах и мифах серебряного века. Ибо для историка серебряный век, как серебряное копытце баженовского козла о пяти рогах, – в каком месте топнет, там и появится дорогой камень. Помните? “А по тем покосным ложкам, где козел скакал, люди камешки находить стали. Зелененькие больше. Хризолитами называются”.

Бедная история – падчерица политики! Кто только ее не осмысливал, не переписывал, не проявлял принципиальность? Коммунисты и анархисты, прелаты и демократы, шестидесятники и двадцатипятитысячники… Признаться, когда я начал читать “Мозаику…” (разумеется, рецензии ради), меня интересовал лишь один вопрос: на какой странице станет ясно, что делала Наталия Вико 19 августа 1991 года? Представьте, ясно не стало. До сих пор! Эта проза политически не ангажирована (несколько ироничное упоминание о деятельности Зинаиды Райх в обществе распространения эсеровской литературы – лишь дань, скажем так, исторической правде).

Странный это взгляд на вещи. Очень уж необычный.

Сергей Есенин – а ни одного пророчества о России как третьем Риме (или третьем мире)! Всеволод Мейерхольд – и ни одного манифеста о месте театра в революционном строю!

С точки зрения Наталии Вико, эта сторона серебряного века заслуживает не больше двух-трех абзацев на целую книгу. Ее интересуют только люди “как они есть”. И это интерес астронома к звездам – с их конкретно-исторической массой, плотностью, замысловатостью орбиты и… что там еще. Как эти “звезды” мыслили себя и кем были в действительности, как любили и как предавали, как противостояли давлению извне и как рушились под тяжестью самих себя – вот вопросы, на которые Наталия Вико дает свой ответ.

Любовь и смерть трех величайших фигур серебряного “увидена” в книге глазами (а точнее, сердечным зрением) современного человека – женщины, актрисы, играющей в современном фильме роль Зинаиды Райх. Эта актриса, ее зовут Алла, как бы примеряет эту трагическую судьбу на себя, примеряет, забыв, что, по выражению автора, “если игра перестанет быть игрой, может случиться так, что некому будет опустить занавес”.

В центре книги – и это очень типично для прозы Вико – судьба весьма неординарной женщины. Женщины, о которой Ю.Елагин в свое время писал: “Райх была чрезвычайно интересной и обаятельной женщиной, обладавшей в очень большой степени тем необъяснимым драгоценным качеством, которое по-русски называется “пойди сюда”, а на западе известно как “sex appeal. Всегда она была окружена большим кругом поклонников, многие из которых демонстрировали ей свои пылкие чувства весьма откровенной форме”. И эта женщина была первой женой в жизни Есенина и первой актрисой в театре Мейерхольда. Можно только представлять, какие запредельные температуры бушевали в этом герметичном треугольнике. А можно терпеливо, шаг за шагом, реконструировать эту герметику благодаря архивам. И, безусловно, женской интуиции.

Рассказывая эту историю, Наталия Вико (видимо, вполне сознательно) избегает использования модных ныне “пиротехнических” словесных средств. Ее глаголы – нейтральны и спокойны, почти даже ленивы: “встал”, “подошел”, “сказал”, “сел”, “подумал”, “посмотрел” … А пропасть, разделяющая героев, с каждой страницей все глубже и глубже. Здесь иная точка опоры, иной синтаксис. “Внутренний драматизм эпохи не следует подменять драматизмом своего отношения к ней. Второе – всегда мельче”, – заметила в одном из недавних интервью сама Вико.

Я думаю, что автор (еще один “фирменный знак” ее прозы) более чем, скажем, Эдвард Радзинский, понимает – пройдет еще тридцать-пятьдесят-семьдесят лет и политические симпатии “серебряной богемы” окончательно утратят свою актуальность. И даже стихи, во всяком случае “наизусть”, едва ли вспомнятся. А уж театральные постановки тем более. Останутся люди, биографии, живые лекала!

На слуху останутся не стихи, но судьбы… И для наших правнуков и правнучек, необремененных близостью к двадцатому веку, для наших потомков, такая “антология судеб” окажется важнее поэтических антологий. Есть ли там, “делать жизнь с кого” – пусть сами читают, думают, выбирают…
Цитирую Вико: “Их отношения (Есенина и Зинаиды Райх – М.Н.) окончательно разбила встреча на ростовском вокзале, когда она, вскоре после рождения Костика ехала с ним в Кисловодск. Она видела, как после долгих препирательств с Мариенгофом Есенин согласился впервые увидеть своего ребенка. Не глядя на Зиночку, сдвинув брови, вошел в купе. Она развязала ленточки кружевного конверта…

“Черный… Есенины черные не бывают!.. Пойдем!” – бросил он Мариенгофу.”
Увы, Сергей Александрович! И Есенины бывают черными. Еще как бывают…

Я не знаю, был ли это авторский замысел или счастливая находка издательства, но бруснично-лиловый цвет “Мозаики любви и смерти” представляется мне глубоко символичным. Ибо это цвет крови, разбавленной чернилами. Или чернил, напитанных кровью. Как в старой, еще золотой, Руси в чернила добавляли квас, дабы не истерлись от времени строки летописей, так серебряный век замешивал чернила своих пророков на крови. Время такое было! Время гениальных певцов, прозорливых пророков, беспощадных любовников, талантливых самоубийц.
Бог ли кормил их с небес своей творческой силой? Или дьявол прикармливал обещанием славы…

Михаил Неклюдов
Газета “Книжное обозрение”
15 апреля 2001
“La prose de la vie” Наталии Вико