Запись выступления НАТАЛИИ ВИКО на встрече с читателями 27.11.02 в г.Севастополе.
– Натали, насколько нам известно, Вы получили из Франции за свой роман о Савве Морозове уникальный подарок- украшение, принадлежащее матери последнего императора России Николая Второго…Как Вы вышли на эту тему? Расскажите, откуда в Вашей жизни появился Морозов?
– Расскажу, если обещаете не перебивать.
– Обещаем…
– Савва Морозов ворвался в мою жизнь стремительно, как и полагается человеку с его характером.
«Темой вашей диссертации, Натали, будет…» Мой научный руководитель, проректор по науке Московского государственного историко-архивного института, харизматичный профессор Николай Петрович Ерошкин, хитро прищурился. Я, стараясь скрыть волнение, посмотрела в сторону висящих на стене портретов классиков марксизма-ленинизма, но, натолкнувшись на колючий взгляд Карла Маркса, поспешно отвела глаза.
«Давайте-ка возьмем Московское городское самоуправление – продолжил Ерошкин и тоже с лукавой улыбкой покосился на Маркса. – Знаете ли, Москва купеческая… Вы же у нас дореволюционник. Вот вам и карты в руки . Такая тема ! Три года аспирантуры… Вы еще будете вспоминать это время, как самое счастливое…»
Когда я была уже в дверях, он небрежно бросил :
«Среди гласных Думы был один человек… Хотел бы, чтобы вы с ним познакомились поближе. Кажется мне, из вашей встречи
может получиться отличный роман…»
Важно поправив очки – аспирантке в двадцать три года просто необходимы были очки, пусть даже с простыми стеклами – я попыталась уточнить фамилию будущего героя моего Романа. «А вот этого я вам не скажу. История- штука тонкая. Надо ведь, чтобы он сам заметил вас. Только тогда все сложится».
Три последующих , и вправду счастливых года, я прожила в Москве начала двадцатого века…
Гласными Московской Думы оказались люди интересные, среди них – А. Бахрушин, С. Мамонтов, В. Пржевальский, Н. Гучков, С. Морозов, В.Голицын. Изучая их судьбы, я обнаружила, что всякий раз буквально спотыкаюсь о какие-то нестыковки, связанные с жизнью одного из них – Саввы Морозова. Тема не отпускала меня и после защиты диссертации, но литературы о нем в те годы, как, впрочем, и сейчас, было очень мало. А вопросов – много.
Ну, например. Как могла мать Саввы – Мария Федоровна , давшая прекрасное образование детям, по утверждению одного из советских писателей, не интересоваться печатным словом, не посещать театры и музеи, не пользоваться электричеством, из боязни простуды не мыться, предпочитая обтираться одеколоном? А как же найденные в архиве фотографии погруженной в чтение Марии Федоровны ? А что за электрическая лампа на переднем плане ? И как насчет сохранившегося письма гувернера младших Морозовых, в котором он упоминает, как во время поездки в Берлин Мария Федоровна настояла на необходимости заехать в Дрезден, чтобы показать детям знаменитую галерею? Савва Морозов рассказывал Исааку Левитану, который с разрешения Марии Федоровны несколько лет жил во флигеле во дворе ее дома, что именно она привила детям любовь к прекрасному, постоянно посещая с ними Императорский Большой и Малый театры, а также различные симфонические концерты, как в Москве, так и в Петербурге. Кто знает, возможно, именно тогда в душе Саввы поселилась любовь к театру, благодаря которой Россия имеет ныне жемчужину культуры – Московский художественный театр?
Чем больше я занималась этой темой, тем больше понимала – история Саввы Морозова – очередная фальсификация советской историографии. Но зачем? Почему даже его внук, в книге «Дед умер молодым» представил Савву как безвольного, метущегося человека, почти революционера, друга Баумана, лично бреющего бороду попу Гапону 9 января 1905 года, чтобы помочь скрыться от царских ищеек… А как же телеграмма Горького от 9 января 1905 года, адресованная Екатерине Пешковой: «Послезавтра, т.е. 11-го, я должен буду съездить в Ригу – опасно больна мой друг Мария Федоровна- перитонит. Это грозит смертью, как телеграфируют доктор и Савва» ?
Как же свидетельства Андреевой, что в эти дни Морозов неотлучно находился у ее постели?
Помню теплый весенний день, когда у входа в Историко-архивный институт ждала …Савву Тимофеевича Морозова. Нет, не того САВВУ. Его внука. Писателя. Прочитав книгу «Дед умер молодым», я попросила Н.П.Ерошкина помочь мне встретиться с автором. Не без труда договорившись о встрече, Николай Петрович ожидал нас в прохладе кафедры, я же около тридцати минут стояла у входа в институт под необычно горячим майским солнцем, вглядываясь в лица прохожих. Наконец… Строгий костюм, широкое лицо с узкими губами, жесткий взгляд удлиненных глаз. Я смотрела на него и чувствовала, что негодование, охватившее меня после чтения некоторых страниц книги, уходит, а на его место приходит радость от присутствия рядом со мной ЕГО внука. Замкнутый, настороженный, усталый человек с нездоровым цветом лица. Наверное, таким он и должен был быть – наследник экспроприированного многомиллионного состояния, которому позволили остаться живым.
Мы проговорили менее часа. «Поймите, – задумчиво глядя куда-то поверх наших голов, произнес гость. – Правда – не всегда привилегия потомков известных людей. Смею ли я, внук Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны, описывать страсть деда к актрисе Андреевой? Могли ли мы, живя под большевиками, говорить о том, что Морозов отказал им в помощи, оставив незадолго до этого страховой полис на предъявителя Марии Андреевой? В 1921 году они расстреляли моего отца, сына Саввы Тимофеевича… Вряд ли после этого кто-то из нас испытывал желание разбираться в причинах смерти деда. Да и вам не советую. Темное дело, – он провел ладонью по седым волосам и торжественно закончил , поднимаясь с места,- а о себе могу сказать коротко. Я – советский писатель ! И в этом моя правда.»
После его ухода я молча достала из портфеля рукопись и положила ее перед Ерошкиным.
– Умница ! – через некоторое время, прочитав, глухо произнес он, откинувшись на спинку кресла.- Будете публиковать?
– Конечно. – уверенно ответила я. – Как вы думаете, куда лучше предложить ?
– Попробуйте в «Вопросы истории». И не раздумывайте. Несите прямо сегодня.
Спускаясь по лестнице, и мысленно продолжая спорить с советским писателем С.Т. Морозовым, я вдруг услышала за спиной перешептывание двух студенток.
– Она?
– Она… К ней сдавать не ходи – всех заваливает. Бывшая аспирантка Ерошкина. Мегера… Самоуверенная очень. Я остановилась у зеркала в холле. Надо сказать, не люблю смотреть в зеркало. Когда долго вглядываешься в свое отражение, начинает казаться, что это оно вглядывается в тебя.
Сейчас я хотела увидеть ту, которая очень в себе уверена.
Но – не увидела…
Статью в журнале приняли прекрасно. Читали, перечитывали, говорили комплименты. И , конечно же, не напечатали.
«Вы проделали огромную работу. Но, поймите, невозможно публиковать материал, в котором вы прямо или косвенно обвиняете Красина, Андрееву и Горького в убийстве Морозова. Это же люди из касты неприкасаемых!»
Я усмехнулась, вспомнив истинное значение этого слова.
«Но вы-то хоть понимаете, что это правда?»- спросила я, щурясь от внезапной рези в глазах.
«Я ?… »- редактор выдвинул нижний ящик стола и достал оттуда пачку бумаг. –«Возьмите. Это- ксерокопия. Подлинник , ясное дело, у меня. Да… – он покачал головой.- Кто бы мне объяснил, почему я это делаю…Не грустите. У вас еще вся жизнь впереди. Может, когда-нибудь у вас будет возможность рассказать обо всем. Почти уверен в этом.».
Открыв текст , озаглавленный : « Савва Морозов и другие. Тихонов-Серебров.» ,я натолкнулась на фразу : «Любил ли он Андрееву? Боготворил. И когда богине понадобилась его жизнь, он отдал ее. А она разменяла его жизнь на ассигнации.»
Смеркалось. Зеленый огонек такси вывел меня из оцепенения.
«Куда едем?»- Проткрыв дверь, устало спросил водитель.
«На кладбище!»- буркнула я и, не дожидаясь приглашения, уселась на заднее сиденье. В конце концов, на кладбище не приглашают.
Рогожское старообрядческое кладбище было уже закрыто. В воротах появился пожилой мужчина с молодыми глазами и коротко констатировал:
-Опоздала.
-Пустите меня…- жалобно произнес кто-то моим голосом.
-К кому идешь?
-К Морозову.
-Савве?
-Савве?
-Он в это время,- мужчина посмотрел на часы,- посетителей не ждет.
-Меня- ждет!- уверенно произнесла я. Только потому, что в этот момент действительно почувствовала – ждет.
-Хм…- мужчина покачал головой и открыл дверцу. – Проходи. Ну, смотри, коли не ждет. Он у нас мужчина суровый…
Я почти побежала по дорожке. Шаги гулко раздавались в тишине. Где-то справа закаркала ворона. За ней- другая. Нежная зелень деревьев перешептывалась с теплым ветерком. Слева появился большой крест белого мрамора. Я прислонилась к решетке и ,прикрыв глаза, замерла, потеряв счет времени.
Все, что хотела сказать, я сказала. Что хотела услышать- услышала.
Уходя, я тихо произнесла: « Сколько бы лет ни прошло, я напишу о тебе правду. Я обещаю.»
В ту ночь мне не спалось. Телефонный звонок разорвал тишину. Голос Ерошкина был еле слышен сквозь шум помех.
– Что в редакции? Отказали?
– Отказали.
– Я так и думал.
– Вы знали?!
– Конечно знал.
– Почему не остановили меня?
– Никто , даже вы, не мог знать, что с вами сделает этот отказ. Если это не серьезно- рукопись полетит в мусорное ведро, а если…Так что дальше? Что вы решили?
Я с трудом взяла себя в руки.
– Была на могиле Саввы.- сухо произнесла я.- И поклялась, что напишу о нем правду. Напишу. А вы меня знаете. Я свое слово держу .
– Что ж… – голос моего Учителя дрогнул. –Я рад, девочка, что в тебе не ошибся. – вдруг перешел он на «ты».- И верю- у тебя все получится. А в тот день, когда будешь держать в руках написанную тобой книгу о Савве,.. вспомни обо мне. Ведь это благодаря мне он стал действительно… героем твоего романа.
… Шли годы. Медленная , кропотливая работа по сбору материалов прерывалась рождением детей, текущими делами, повседневной суетой. Но никогда я не забывала о своем обещании. И вот, в один прекрасный день, – звонок из журнала «Профиль».
«Мы навели справки, на сегодняшний день вы- единственный профессиональный историк, владеющий максимальной информацией о Савве Морозове. Мы хотели бы заказать вам о нем статью.» И тут, при работе над статьей, я поняла, что материала, собранного мною за эти годы, хватает уже на книгу.
Однако, белым пятном во всей этой истории являлся отель , в котором убили С.Т.Морозова. Однажды вечером ведущий телеканала «Культура» привычно искажая факты биографии Морозова, сообщил: «Морозов , будучи человеком с больной психикой, застрелился в городе Канн в «Ройял-отеле» на улице Рю де Миди .»
Но такой улицы в г.Канн нет ! Другие источники называли еще несколько «Ройал-отелей». При переписке с французскими историками, которые мне помогали в поисках, выясняю- в г.Канн существует несколько бывших или настоящих «Ройял-отелей». В котором из них произошли трагические события мая 1905 года? Переписка, длившаяся в течение года, ни к чему ни привела.
Оставалось ехать во Францию самой.
Канн разочаровал. С телевизионных экранов он выглядел совсем иначе. Невольно напрашивалось сравнение с некоторыми экранными «говорящими головами». Убери стул, на котором они сидят, и что останется? Что можно будет сказать о г.Канн, если он лишится своего фестиваля? Обычный городок на французской Ривьере. Пальмы, море, туристы, яхты…
К счастью, о Ницце, в которой я жила, этого не скажешь. Каждый день, садясь за руль, я приезжала в Канн и по списку, составленному в результате совместной работы с французскими коллегами, прочесывала гостиницы. Это- бывший «Ройял-отель», но построен в 1910. Это- нынешний «Ройял-отель», однако основан еще позже. Это… Необходимо было проникнуть в муниципальный архив города. Телефонные переговоры не дали результата. Русского исследователя допускать к своим архивам не хотели.
Помог, как всегда, случай. А вернее- любимый Моцарт. Именно под его волшебную музыку я познакомилась с неким Томасом Грэхэмом, который вызвался мне помочь, узнав, что я родилась не только в Лондоне, но даже в том же родильном доме, что и он.
У него оказались знакомые в муниципальном архиве. А там сыграла свою роль и фамилия моей французской прабабушки. И вот, уже через день, я забыла и о море, и о пальмах, и о яхте…
Небольшая пожелтевшая открытка , которая оказалась в моих руках, была бесценна. «Ройял –отель» 1905 года. Теперь я знала точно- отель находился на пересечении знаменитого бульвара Круазет и улицы Коммандантэ Андрэ. В реконструированном здании , получившем название «Вилла Ройял» сейчас находятся апартаменты.
Итак, отель найден. Листаю списки лиц, работавших в нем. День сменяет день, неделя- неделю… Жак Ориоль. Консьерж. Уволен в конце июня 1905 года. Всю жизнь прожил в г.Канн. Новая бюрократическая преграда- необходимо выяснить, возможно ли найти его родственников, однако…
« Мадам Натали, это очень сложно, впрочем, обратитесь к мсье…Возможно…»
Мсье оказался полной противоположностью того, что в нашем понимании являют собой французские мужчины. Нет, возможно, он и был их типичным представителем, но в таком случае, мне искренне жаль французских женщин. Окутывая себя сигаретным дымом, очевидно, стараясь таким образом скрыть одутловатость лица, он хрипло спросил : « Он кто вам, этот мсье Мо-ро-зов?»
Я растерялась. Как объяснить, кто мне « этот Морозов»?
«Мсье…Позвольте спросить , знаете ли вы, что такое- любовь?»
«Э-э…Когда я смотрю,- тело мсье предприняло попытку освободиться от плена плотно обнимавшего его кресла ,- в ваши зеленые глаза…»
«Не-ет, -подумала я, -он все-таки француз.- и поспешно продолжила,- я имею в виду Любовь , ради которой люди идут на смерть, готовые принести в жертву…»
«Мадам…- мсье понимающе кивнул,- позвольте предложить вам отведать моего любимого салата…»
Забегая вперед, скажу- салата мы не отведали. Я увлеченно рассказывала мсье историю любви Морозова, и в конце своего повествования заметила даже на его глазах скупые мужские слезы. Впрочем, вполне допускаю, что это были слезы радости от того, что мой рассказ подошел к концу и можно приступить к поеданию покрасневших от негодования креветок , недоуменно выглядывающих из-под лоснящейся от оливкового масла зелени.
Тем не менее через три дня внучка Жака Ориоля, госпожа Луиза Ориоль сидела передо мной в холле отеля «Негреско». Я осторожно приближалась к теме, которая интересовала меня… И вот… Мать Луизы, Мария Ориоль рассказывала, что ее отец был уволен из отеля после странного и на редкость неприятного события. «Это совершенно невероятно, но, представьте, в отеле был убит один русский миллионер.»
«Убит? Почему вы думаете, что убит?»- осторожно спрашиваю я.
« В тот день… Нет, за день до случившегося, к дедушке подошел мужчина. Дедушка хорошо его запомнил.
(Наталия открыла свою книгу…)
-Мсье, вам записка!- ( курсив- фрагмент из романа «Дичь для товарищей по охоте.».) он протянул ему конверт, в котором лежал сложенный пополам лист бумаги. Савва развернул его. Через весь лист, от края до края был начертан огромный вопросительный знак. Савва рывком разорвал послание на две части и, подойдя к стойке, попросил лист бумаги.
-Да, мсье, пожалуйста,- молоденький консьерж, услужливо протянув ему чистый лист и карандаш, краем глаза наблюдал за постояльцем.
Савва решительно нарисовал на листке жирный восклицательный знак и, сложив бумагу пополам, протянул вместе с карандашом слегка удивленному консьержу.
-Возьмите. Передайте это тому, кто спросит ответ. Если спросит.
Молодой человек недоуменно посмотрел на него . Какие они все-таки странные, эти русские.
Это был окончательный ответ Морозова большевикам. Денег больше не будет.
А за ответом действительно пришли. Тот же человек, развернув записку, усмехнулся. «Передайте господину Морозову, что мне жаль. Искренне жаль…»
«Скажите,- спросила я после продолжительной паузы. Ваш дед ушел с работы после этого события потому что…»
«Его уволили. Без объяснения причин. Дед всем говорил, что постояльца убили. Хозяевам и полиции это было не выгодно. Самоубийство. Эта версия устраивала всех. Вспоминая об этой истории , дед все время повторял одну фразу-«Они такие странные, эти русские…»
… Через несколько дней, сидя в кресле самолета, и прикрыв глаза, я вслушивалась в перешептывание звезд :
«Мария Федоровна… Машенька…Вы же знаете, не можете не знать, что я мучаюсь оттого, что я… люблю вас… Я ощущаю себя как человек, который, увидев отражение звезды в воде, зачерпнул ее и держит в ладонях, а вода уходит между пальцами… А без этой звезды – мне уже не жизнь…»
***
…- И что же было потом?
– Потом? Февральским днем две тысячи второго года Московский художественный театр отмечал сто сорокалетие со дня рождения Саввы Тимофеевича Морозова. Уютный зал малой сцены был полон. Я вглядывалась в лица людей, которые внимательно смотрели мой документальный фильм «Савва Морозов: смертельная игра». Зажегся свет…
– Мы видели его по нашему телевидению…Честно говоря, я был просто потрясен…
– Вы обещали не перебивать…
– Пардон. Итак- « Зажегся свет.»
– Аплодисменты разорвали тишину. Ведущий вечера, милейший В. Шейко, благодарно поцеловав мне руку, предоставил слово. «Двадцать лет назад на могиле Морозова я поклялась, что расскажу о Савве Тимофеевиче правду. И сейчас я счастлива. Сегодня днем из типографии привезли первые экземпляры тиража моей новой книги о Морозове – «Дичь для товарищей по охоте», и я с радостью могу подарить их вам. И еще … Позвольте передать правнучке Морозова, Татьяне Павловне, реконструированную по моей просьбе икону Саввы Стратилата, которую почти сто лет назад принесли в храм Рождества Богородицы рабочие и служащие Никольской мануфактуры в память о Савве Тимофеевиче.» Поздним вечером мы вышли из театра. Гости разошлись. По улице прогуливались редкие прохожие. Вспомнился один из наших последних разговоров с Олегом Николаевичем Ефремовым. -Мы еще поставим в Камергерском памятник…Поставим! Представьте, Наташенька, – скамейка напротив театра, а на ней сидят трое – Морозов, Станиславский и Немирович . Говорят о своем, а сами внима-ательно наблюдают за нами. -А вы не боитесь, Олег Николаевич, что им не понравится то, что они увидят? -Боюсь. Но мы – исправимся. И непременно станем лучше. Непременно! Иначе и быть не может…
– – И что, в России нет памятника Савве Морозову?
– О чем вы говорите… Памятника… Его именем не назван ни один переулок, ни одна улица не то что в Москве- в его родном Орехово-Зуево…Но- времена меняются. Надеюсь, мы доживем и до этого. Хотя…Кто знает, возможно, лучшим памятником ему является благодарная память людей. Через два года исполнится сто лет со дня смерти Саввы Морозова. А имя его до сих пор помнят . И мне приятно то, что я внесла в это свою лепту.